СЕКУНДА ВЕЧНОСТИ
Стих Заславской – это ангел, соединенный с гарпией, гремучая смесь прекрасного и ужасного. Наверное, такое соединение противоположностей необходимо: без этого не может быть настоящего полета творчества.
Стих Заславской эпичен. Она говорит с современником, на его, современника, языке. Но в этом обращении к мигу – современности – мы слышим:
Рыцари, инквизиция,
Мадонна Сикстинская… И
знаем – это обращение к вечности. Это строки из поэмы Елены Заславской «За секунду до…».
Вчитываясь в стихи поэмы охватываешься ощущением неизбежности, фатума. Мне думается, что подобные ощущения навеивает поэма не только на меня – среднестатистического жителя крупного города.
Удивительна энергетика каждого стиха поэмы. Каждая строчка будто струна-нить рвёт тишину, освобождая вплетенные в неё образы. И звучат эти образы ярко, наполнено жизнью, словно музыка Александра Скрябина. Используя частые повторы, нагромождая образ на образе Заславская создаёт эффект смятения, переполоха чувств. Мы смутно разбираем – где ощущения и мысли героев поэмы, а где – самой Заславской. «Фантасмагория, как на картинах Босха…». Читая, впитывая в себя образы стихов, ты и сам поддаешься волшебности этой фантасмагории: будто ты сам со своими мыслями вплетаешься в струну-нить строчки. Уже сам читатель – часть поэтического узора стихотворения, сам звучит, а каждая строчка, каждый образ – будто слит с тобой. Ведь иначе как они могут звучать твоим голосом?
История о миге любви между террористом-смертником и его мишенью – одной из многих – проста и ныне банальна. Но о ней можно сказать так, как об этом говорят в кинофильмах или остросюжетных приключенческих книгах: бьюще на эффект. Но за этим эффектом мы не увидим ни любви, ни даже самих героев – настолько они будут заслонены зрелищностью. Однако поэма Заславской не об этой любви. Эта любовь – фон, на котором Заславская пишет своё эпическое послание современности и будущему:
Мне мир представлялся желтым,
а он оказался черным.
Им управляет Черт,
им управляет Нобель,
раздает свои премии
под топот солдатских сапог.
В этой современности нам преподносятся выхваченные из жизни герои нашего времени. Вот Она:
Я, среднестатистическая
девушка мегаполиса,
пирсинг,
tatoo, розовые волосы
и прочие прелести моды…
Но в этом наносном на нас глядят улыбающиеся глаза Джоконды:
но если всмотреться –
лицо моё,
как у Джоконды.
В подачке судьбы – встрече героев поэмы –
Моё сердце,
из солнечного света сотканное,
неопытное, глупое,
как цыпленок желтое,
пробив скорлупу,
потянулось к тебе
за секунду до…
И Он: романтик антиглобалистского воинства:
Я, словно славный идальго,
бросался на ветряных великанов…
Сжигаемый жгучей ненавистью, Он, «чудовище», влюбляется в свою случайно встретившуюся «красавицу» за секунду до взрыва. Образ героя романтизирован. Романтизация – не только во вплетении образа «славного идальго». Заславская даже одевает на лицо героя маску – очевидную нелепицу для террориста-смертника: ведь он же не банк пришел ограбить, а взорвать бомбу. На себе. Однако:
Я – пельмень,
начиненный взрывчаткой,
как мясом.
С обезумевшими очами
в прорези маски.
«Маска» как раз и «вписана» поэтессой для романтизации героя, подчеркивания его необыкновенности. Поэтому же и «глаза» заменены на «очи». Но романтизируя героя (ой! героя ли?), Заславская совершенно отходит от самого гнусного поступка – террористического акта, этого крика ненависти. Каким бы не был «славный идальго» славным, однако он совершает жуткое преступление – убийство ничем не повинных людей ради реализации исключительно своих амбиций, пускай и прикрытых громкими лозунгами антиглобалистского движения.
Насколько противовесны герои, настолько же они похожи. Общность их – в бессильной подвластности судьбе, обреченности на её произвол. Случайная встреча и – вспышка – как взрыв! –
Это так непохоже на смерть,
потому что это любо…
Подчиняясь детерминизированному миру: эпохе, человечеству, прогрессу – живут автономно «средние» люди. Кажется, в шелухе сегодняшнего дня их усредненность скрыла, нивелировала всё. Наивно считают себя властелинами своих судеб. Но
Случайно или намеренно,
мы, будто броуновские частицы,
в одном и том же месте
в одно и то же время
столкнулись…
Обрекающий себя на неизбежность («Я вынес себя за скобки. Я – труп!»), «славный идальго» не может себя остановить, остановить своё желание, так стремительно и неизбежно стремящееся осуществиться.
Новый Завет не актуален...
Как не может себя остановить «славный идальго», так не может себя остановить Джоконда с розовыми волосами: она такая же, как все – неизбежно стирает свою вечность.
В своем смысловом поле поэма «За секунду до…» – белая простыня, на которой зачинается «я» будущей личности (будущее) и одновременно – простыня, которой покрывают труп – оболочку без «я» (прошлое). Не зря единение героев в ЦЕЛОЕ происходит в момент их гибели.
В секунду уложена вечность. В сплетении прадавнего и современного – единение секунды, мига с вечностью. Не зря в поэме сделано акцентирование на смешении грани современного и прошлого: звучание Моцарта в мобильных телефонах; Пушкин на бигбордах; девушка мегаполиса с ликом Джоконды; террорист, словно Геракл, чистящий Авгиевы конюшни планеты…
В век постмодерна,
как и во времена пещерные,
мои часы отсчитывают секунды
в ином направлении…
Квинтэссенцией поэмы звучат слова, имеющие все шансы стать крылатыми:
Миры Америк, Азий и Европ
Одинаковы при взрыве бомб!
Поэма обилует повторами. Один из основных, как мне кажется, это варьирующая фраза «Я на дне твоего зрачка», будто бы бросающая нас в синий омут выцветших глаз-озер врубелевского Пана (цвет здесь, впрочем, не важен). В этом пристальном вглядывании – попытка разглядеть, прильнуть к источнику истины:
Я В ГЛАЗА ТВОИ ОКУНАЮСЬ
ЗА ИСТИНОЙ.
Мы уже знаем, что эта истина – любовь.
Позволю вернуться к своей ассоциации поэмы Заславской с живописью Врубеля. По силе передачи эмоционального впечатления мне кажутся они близкими: образы поэмы оставляют ощущение (почти визуальное) магического мазка Врубеля. Сильные, широкие, полные жизни, генерализированные и обобщенные, образы, соединяясь и сочетаясь, создают поэму-картину. Такая картина-поэма, как и её отдельные образы-мазки, запоминается, въедается в твой мозг, разъедая стереотипы и клише. В широких мазках угадывается вся мощь, вся сила поэтического таланта Елены Заславской. Однако, как и у Врубеля, рано или поздно выявится усталость: Демон обречен волнам горного потока.
АРЧ ЙОНЕС

Секунда вечности.