|
"Склянка Часу*Zeitglas", №68 : літературно-мистецький журнал
Олександр Апальков, Крим Анатолій, Горлач Леонід
(Переклад:
Хомутина Хельга, Апальков Олександр)
— Склянка Часу*Zeitglas,
2013.
— 164 с.
— (Серія: часописи).
— м.Канів. — Наклад 1000 шт.
Можливість автографа.
Жанр:
— Проза
— Поезія
— Часописи
Анотація:
Проза
Анатолий Крым
Ніка Причара
Ірина Роік
Александр Волков
Михаил Низовцов
Александр Апальков
Валія Киян
Олександр Федорук
Дмитро Єльніков
Валентина Паращич
Роман Шилуцкий
Ната Чайковська
Тетяна Джулайко
Лірика
Андрій Коваленко
Иван Ничипорук
Любов Бенедишин
Вячеслав Пасенюк
Зоряна Лісевич
Олена Герасименко
Анатолій Марущак
Микола Петренко
Любов Чернуха
Александр Товберг
Леонід Горлач
Поль Іщук
Іван Стефурак
Вадим Карлов
Богдан Мельничук
Есе
Борис Нестеренко
Володимир Комісарук
Левко Різник
Оксана Мохненко
Галерея Galerie Галерея
Живопис:
Катерини Ципенюк / Обкладинка
Графіка:
Катерини Ципенюк,
Олексія Мартиросова,
Болеслава Маляжа,
Олександра Деца,
|
Лінк із зображенням книжки:
|
"...Уже давно он жил в общаге. Раньше с женою и собакой. Но, жена ушла. Осталась собака. И, хотя собак в городе было много, эта была особая. Звали её Муму. Сызмальства Герасим был потрясён повестью Ивана Тургенева. Вот, думал теперь печально Герасим, меня и звать как тургеневского дядьку… И собачку, как тургеневскую… И судьбина выпала мне схожая.
Собачка, пуделёк-трёхлетка, спала на кругяке коврика. Коврик тот связала ещё мать Герасима из лоскутков старых тряпок. Мать вязала их долгими вечерами в теперь уже далёком его детстве. Эх, вздыхал Герасим протяжно, и созерцал спящую Муму. Той что-то ... [ Показати весь уривок ]
снилось, и она подрагивала правой задней лапкой. Дескать, ах, Герасим, оставь свои печали…
– Или собака, – ставила вопрос пальцем под ребро Герасима супруга, – или я?
Герасим уходил от ответа, сколько мог. Он силился погружением в чтение бесконечного гонкуровского дневника. Многотомник братьев-писателей Эдона и Жюля достался Герасиму по наследству. Французский язык девятнадцатого века успокаивал нервы Герасима. Но под ребром саднило и пекло. Жена тыкала и тыкала своим маникюром, фашистка.
– Ты что, оглох?
– Не видишь, – бурчал Герасим, – я читаю.
– Я тебе почитаю! – И она заводила свою «пластинку». – Вот двадцатый год живём в конуре, шесть квадратных метров. А он ещё собаку завёл. Мало ему меня! Я что, хуже? Шестой этаж. Окно на мусорник выходит. Туалет на коридоре. Студенты наши там гадят, пошлости пишут на стенах, дерьмом, безграмотно, совокупляются даже…C‘est la verite pure, simple et irrefutable!1 А мы им лекции о письмах аббата Галиани и философии Шпенглера читаем. А ты, – она не находила уже слов, – Герасим, ещё собаку тут завёл, мерзавец. Мало того, что меня соблазнил… «Поедем в Ка. Там – в КаКУ...» Тоже мне, университет, сродни Сорбонны нашёл... Un creux, une petit caverne!2 Выйти культурно некуда. Людей достойных негде увидеть. А я, ma cher, консерваторию закончила. За двадцать лет живого композитора тут не увидела.
– Вольф, Брамс и Брукнер, – перевернул лист книги Герасим, – годами жили в городе Вена, и не встречались. И не хотелось им этого, пойми! Умный человек – уже сам по себе – целый мир. Comm c‘est respectable!3 Да, – воскликнул Герасим, послушай, – говорят у Булычева новый тапёр прелестно играет Листа. Сходила бы.
– Двадцать, – не унималась между тем жена, – цветущих моих лет, и собаке… – она задумалась, – под хвост! Подумать только! Где они? Куда девалась моя молодость, красота, здоровье? Я тебя спрашиваю! – И жена сызнова тыкала Герасима ногтём под ребро. – Утопи, слышишь, собаку. Хоть в Лымарке утопи.
– Дорогая, – отложил фолиант Герасим, – так ведь Лымарка, пардон, – просто лужа. В ней даже пискари не водятся. Je vous assure, ma chere.4
– А что ж ты в ней купался на Паску?
– Спьяну.
– Вот, напейся, сукин ты сын, и утопи!
В ту ночь Герасиму был явлен сон. Будто умер он вдруг, и скончалась его собачка. Идут они по небесам, а перед ними врата. И на них написано: «Вход с собаками запрещён». Куда бы это, думает Герасим, в рай, наверное. Погладил Герасим Муму. А собачка ему руку лизнула. И пошли они прочь от ворот тех. Идут себе и идут. Вдруг он видит опять ворота с надписью «РАЙ». И стоит возле них седобородый старец, возможно, Пётр.
– Заходи, – говорит тот старец Мирону.
– Так с собаками ж нельзя, – отвечает ему Герасим.
– В Рай входят те, кто друга не бросает!
И проснулся Герасим. И посмотрел в уголок, где лежал материнский коврик. Там спала Муму. Она свернулась клубком. И тихонько подрагивала задней правой лапой. Дескать, ах, Герасим, ну, оставь ты свои печали…
А жена, таки от него ушла..."
Александр Апальков, Нравы города Ка спустя 10 лет
Примечания:
1 Это чистая правда, голая и неоспоримая (фр.).
2 Жалкие задворки, вертеп (фр.).
3 Это достойно уважения (фр.).
4 Уверяю тебя, дорогая (фр.). [ Згорнути уривок ]
|
